Rome Mom / Resin Legs
А ты помнишь, как мы могли бы с тобой гулять по моему парку, вокруг холодных стен пражского замка, где кроме пауков и плесени оставались последние вздохи людей. Они надеялись на что-то, и оборвались так просто, даже без изяществ, как ты любишь.
Где-то в закромах и подвалах писари вели свои записи. Могли бы и о нас.
Ты был тогда таким совсем несуразным, как вопрос моего сына о том, куда же делись лебеди, которые совсем недавно плавали вокруг и запутывали свои длинные шеи в друг друге. Я же не мог ему сказать, что они тоже могут умирать, но все что я нашел ответить: «они просто уплыли вглубь». Как ты тогда, отливал свинец и олово, проводя опыты в своей комнатушке, где свет, пыль и твое странное настроение создавали причудливые узоры.
И на милость счастливых, ты раздавал бесплатные луковицы тюльпанов. Знаешь, тебя могли бы повесить. Могли бы вздернуть, как проходимца, но ты, будь даже повешенным, выглядел бы живее самых живых. И бессмертных.
Ты дарил мне звуки. Нет, ты не сочинял сам, ты брал чужие. Брал те, что так легко можно было завернуть в обложку из высокопарных слов, нежного прикосновения и теплого дуновения. Ты умел улыбаться, даже когда спал, и во сне видеть звуки. И чувствовать каждой жилкой и нервом то, что мы даже слышать не могли.
А сейчас что стало? Мы смотрим музыку, мы читаем фильмы и слушаем книги. Это словно плеть по спине тому, к чему ты так долго стремился. Оставляя глубокие рубцы, из которых еще месяц будет сочиться сукровица, а шрамы на долго останутся в памяти.
Ты становился красивее с каждой улыбкой и с каждым новым отзвуком об холодные стены.
Ты отдал музыку, которая связывает все твои внутренние органы в один узел, подтягивает когтистой лапой прямо к горлу, пронизывая и протыкая кончики пальцев рук длинными острыми сосульками, а голос, от которого чувствуешь себя будто на скоростной трассе, окутанной в густейший туман. Не увидишь свет фар, не услышишь шум тормозов. И тебя не увидят, не услышат, не найдут. В то же время, с отдышкой и резким холодом в районе спины, ты чувствовал неукротимую нежность и теплоту. Музыка была настолько уютной, что можно было ловить ее в воздухе, свернуть в три раза, закутаться и ложиться спать. Нервные и дерзкие сны со счастливым финалом гарантировались нам разработчиком. И мы рисовали наши картины пальцами и яблочным соком. Мы видели утонченного убийцу, который смычком скрипки сметал чужие цветы в саду мачехи своей любимой. Мы видели глупого мальчишку превратившегося в дерево. Мы летали даже чаще, чем это делают пилоты воздушных суден. Великолепное средство забыться на долгое время, нежели твой кокаин, которым ты посыпал мои запястья.
Мы чуть не выстрелили в президента, но, как когда-то говорил Гитлер: "Каждая пуля - наше национальное достояние".
Мы вытянули последнюю толику смысла из разбитых барабанов, соткали из него рубашку и сочинили ею оперу для церковных колоколов. Мы били в ладоши и бежали по лестницам.
Мы разговаривали украдкой. Ты пел мне песни и рассказывал последние новости, я же искал поддержки и смешил тебя новой забавной историей со стола придворных. Так и не видели лица друг друга, стоя спиной друг к другу и за деревьями, чтобы наверняка не переступить тот максимальный минимум нашего знакомства и встреч. Мы вдыхали острый сигаретный дым, расширяющий наши легкие. Мы затягивались и слышали треск тлеющей бумаги, мы слышали, как табак возгорается, и втягивали весь дым, без остатка в себя. Мы курили до полуночи и пускали дым на звезды. И вокруг нас вершились судьбы человечества и окружающей среды. Мы разделяли и правили. Полушепотом и понарошку. А пока мы тихо говорили, ты даже не заметил человека в черной шляпе и балахоне, лицо которого было спрятано за белой маской уродливой птицы. Он внимательно слушал и записывал каждый вылетающий звук твоих речей.
А затем кто-то по ним напишет стихи. И кто-то наденет тебе кольцо на палец и венец на голову. Кто-то будет рисовать в твоих глазах свои будни, и выливать кофе на твою белоснежную эмаль. Кто-то будет готовить тебе салаты, и петь Синатру фальшивым голосом. Но ты будешь самым счастливым. И Духовно Богатым. А это, поверь, стоит даже больше, чем свобода.
А я, в любом случае, останусь для тебя самым лучшим и интересным воображаемым другом.
А зимой, за полгода до твоего рождения мы будем кататься на коньках, вырисовывая восьмерки и смотреть, как подо льдом бьются лебеди, пытающиеся выбраться наружу. Разбивая крылья в кровь - замерзающие конечности.
Где-то в закромах и подвалах писари вели свои записи. Могли бы и о нас.
Ты был тогда таким совсем несуразным, как вопрос моего сына о том, куда же делись лебеди, которые совсем недавно плавали вокруг и запутывали свои длинные шеи в друг друге. Я же не мог ему сказать, что они тоже могут умирать, но все что я нашел ответить: «они просто уплыли вглубь». Как ты тогда, отливал свинец и олово, проводя опыты в своей комнатушке, где свет, пыль и твое странное настроение создавали причудливые узоры.
И на милость счастливых, ты раздавал бесплатные луковицы тюльпанов. Знаешь, тебя могли бы повесить. Могли бы вздернуть, как проходимца, но ты, будь даже повешенным, выглядел бы живее самых живых. И бессмертных.
Ты дарил мне звуки. Нет, ты не сочинял сам, ты брал чужие. Брал те, что так легко можно было завернуть в обложку из высокопарных слов, нежного прикосновения и теплого дуновения. Ты умел улыбаться, даже когда спал, и во сне видеть звуки. И чувствовать каждой жилкой и нервом то, что мы даже слышать не могли.
А сейчас что стало? Мы смотрим музыку, мы читаем фильмы и слушаем книги. Это словно плеть по спине тому, к чему ты так долго стремился. Оставляя глубокие рубцы, из которых еще месяц будет сочиться сукровица, а шрамы на долго останутся в памяти.
Ты становился красивее с каждой улыбкой и с каждым новым отзвуком об холодные стены.
Ты отдал музыку, которая связывает все твои внутренние органы в один узел, подтягивает когтистой лапой прямо к горлу, пронизывая и протыкая кончики пальцев рук длинными острыми сосульками, а голос, от которого чувствуешь себя будто на скоростной трассе, окутанной в густейший туман. Не увидишь свет фар, не услышишь шум тормозов. И тебя не увидят, не услышат, не найдут. В то же время, с отдышкой и резким холодом в районе спины, ты чувствовал неукротимую нежность и теплоту. Музыка была настолько уютной, что можно было ловить ее в воздухе, свернуть в три раза, закутаться и ложиться спать. Нервные и дерзкие сны со счастливым финалом гарантировались нам разработчиком. И мы рисовали наши картины пальцами и яблочным соком. Мы видели утонченного убийцу, который смычком скрипки сметал чужие цветы в саду мачехи своей любимой. Мы видели глупого мальчишку превратившегося в дерево. Мы летали даже чаще, чем это делают пилоты воздушных суден. Великолепное средство забыться на долгое время, нежели твой кокаин, которым ты посыпал мои запястья.
Мы чуть не выстрелили в президента, но, как когда-то говорил Гитлер: "Каждая пуля - наше национальное достояние".
Мы вытянули последнюю толику смысла из разбитых барабанов, соткали из него рубашку и сочинили ею оперу для церковных колоколов. Мы били в ладоши и бежали по лестницам.
Мы разговаривали украдкой. Ты пел мне песни и рассказывал последние новости, я же искал поддержки и смешил тебя новой забавной историей со стола придворных. Так и не видели лица друг друга, стоя спиной друг к другу и за деревьями, чтобы наверняка не переступить тот максимальный минимум нашего знакомства и встреч. Мы вдыхали острый сигаретный дым, расширяющий наши легкие. Мы затягивались и слышали треск тлеющей бумаги, мы слышали, как табак возгорается, и втягивали весь дым, без остатка в себя. Мы курили до полуночи и пускали дым на звезды. И вокруг нас вершились судьбы человечества и окружающей среды. Мы разделяли и правили. Полушепотом и понарошку. А пока мы тихо говорили, ты даже не заметил человека в черной шляпе и балахоне, лицо которого было спрятано за белой маской уродливой птицы. Он внимательно слушал и записывал каждый вылетающий звук твоих речей.
А затем кто-то по ним напишет стихи. И кто-то наденет тебе кольцо на палец и венец на голову. Кто-то будет рисовать в твоих глазах свои будни, и выливать кофе на твою белоснежную эмаль. Кто-то будет готовить тебе салаты, и петь Синатру фальшивым голосом. Но ты будешь самым счастливым. И Духовно Богатым. А это, поверь, стоит даже больше, чем свобода.
А я, в любом случае, останусь для тебя самым лучшим и интересным воображаемым другом.
***
А зимой, за полгода до твоего рождения мы будем кататься на коньках, вырисовывая восьмерки и смотреть, как подо льдом бьются лебеди, пытающиеся выбраться наружу. Разбивая крылья в кровь - замерзающие конечности.
Расстоянье в тысячу лет
Пиная камни, бежали
За плечами - окурки сигарет
Судьбе в лицо рычаги мы отжали.
Расстоянье в тысячу лет,
Бежали, рисуя восьмерки.
В кармане - взведенный пистолет,
Твой клоун повесился в гримерке.
Расстоянье в тысячу лет
Не смогли пройти по одиночке
И будто, просто, так нашли ответ,
В последней завершающей точке .
Пиная камни, бежали
За плечами - окурки сигарет
Судьбе в лицо рычаги мы отжали.
Расстоянье в тысячу лет,
Бежали, рисуя восьмерки.
В кармане - взведенный пистолет,
Твой клоун повесился в гримерке.
Расстоянье в тысячу лет
Не смогли пройти по одиночке
И будто, просто, так нашли ответ,
В последней завершающей точке .
-
-
08.07.2008 в 10:25Хеппи Бёсдей)
-
-
14.07.2008 в 21:37но this et al мне определённо очень нравятся, спасибо.
-
-
15.07.2008 в 00:36-
-
09.08.2008 в 13:10-
-
13.03.2009 в 15:15